После визита к доктору Ансельму она собиралась выкинуть склянку, но всё же решила сохранить, хотя и в уверенности, что никогда ей не воспользуется. По мере того как приближался назначенный срок, ее решимость крепла. Часто хворая, хотя и несерьезно, она привыкла заботиться о здоровье и не хотела себе навредить. Доктор Ансельм не скрывал, что это рискованно, хотя и не уточнил, чем именно грозит. Риск для ребенка — это одно. Элизабет не желала рисковать его жизнью. Она надеялась, что будет девочка. Иногда ей казалось, что вокруг одни мужчины. Девочка принесет радость и утешение.
Но сегодняшнее поведение Джорджа показало, что даже если он и пытался, но не смог побороть старые подозрения. Может, семимесячный младенец наконец-то его успокоит? Наверняка это произведет на него впечатление. Джордж вряд ли знает об искусственных способах ускорить роды, так что не станет этого предполагать. Это наверняка развеет его подозрения. Даже если Валентин темноволосый и худощавый. Еще один рожденный до срока ребенок. Джордж не сможет больше пестовать старую ревность.
Итак, если рискнуть и всё кончится благополучно, она обретет стабильность в браке, но самое главное — обеспечит нормальное будущее Валентину. Если он будет жить, как в последние годы, когда подозрения Джорджа то угасали, то вновь разгорались, мальчик вырастет нервным и никчемным. Но если призрак наконец-то исчезнет, Валентин сможет спокойно унаследовать всё созданное Джорджем.
Ничто не было Элизабет дороже, чем крепнущая дружба между сыновьями. Если первый сын, которого она по-прежнему любила больше, был беден, то второй — богат, и их взаимная привязанность помогла бы Джеффри Чарльзу жить в Тренвите, как положено сквайру. Валентин, конечно же, еще слишком юн и у него еще всё впереди, но это будущее станет совсем другим в качестве несомненного наследника Джорджа.
И таким способом можно этого добиться? Похоже, что да. Другого выхода нет.
Элизабет снова откупорила бутылочку и капнула жидкость в ложку. Склянка была маленькой и без этикетки. Указания были написаны на отдельном листке, лежащим в ее сумочке, Элизабет выучила их наизусть. Восемь столовых ложек микстуры перед сном во вторую неделю декабря. Если микстура не подействует, не принимать повторно.
Поздно вечером, когда дети уже легли спать, Росс спросил Джейн, где ее хозяйка.
— Куда-то вышла, сэр. На свиней взглянуть, наверное. Но вроде она через задний вход вышла. Может, посмотреть на море.
Росс надел плащ и пошел искать Демельзу. Два часа назад он с трудом мог устоять на ногах, но теперь лишь сильные порывы ветра вынуждали иногда спотыкаться. В тучах образовалась прореха, через которую светила почти полная луна.
Демельза стояла у старой стены, под выступом скалы. Именно там Росс стал искать в первую очередь, ведь это было ее любимое место — оттуда открывался вид на пляж Хендрона.
Росс подошел к ней со спины, стараясь топать сапогами погромче, чтобы не испугать. Но Демельза всё равно вздрогнула.
— Я прямо подпрыгнула от неожиданности!
— Так я и думал, что ты здесь.
— Да, пришла на несколько минут. Я часто сюда прихожу, когда тебя нет дома.
— А я-то думал, что тебе на сегодня уже хватило свежего воздуха.
— Я просто хотела взглянуть.
Море отступило уже на половину отлива, и в лунном свете открылась неровная линия пляжа, покрытая пеной, как будто молоко выкипело из кастрюли.
— Слава Богу, я не поехал морем, — сказал Росс.
— Слава Богу.
Некоторое время они стояли молча.
— В Лондоне ничего не произошло? Правда ничего? — спросила Демельза.
— Ничего.
— Это... хорошо.
— Миссис Паркинс расстроилась, когда ты так внезапно уехала. Решила, что тебе не понравилась комната.
— Надеюсь, ты объяснил ей, что это не так.
— Я объяснил ей, что тебе не понравился я.
— И это не совсем так.
Они опять замолчали.
— Дрейк женится завтра? — спросил Росс.
— Собирается. Если мистер Оджерс согласится.
— Скорее всего согласится. Ради нас.
— Он на что-то надеется? Я про мистера Оджерса.
— Кажется, мне уже удалось этого добиться. Но разумеется, это должно исходить от моего патрона, так что он должен узнать об этом из официальных источников.
— Я так рада! В особенности за миссис Оджерс и детей. Сколько они получат?
— Две сотни в год. То есть в четыре раза больше нынешнего жалованья.
— Я рада, — повторила Демельза.
На несколько минут ветер вынудил их замолчать.
— Но куда больше я рада за Дрейка, — продолжила Демельза. — Намного, намного больше. Ты даже представить не можешь, как он изменился. Всю дорогу домой он пел.
— Думаешь, у них получится?
— Теперь уверена. Я с ней познакомилась. Но мне кажется, Росс, что в любом случае, когда люди так друг друга любят, им лучше пожениться, что бы ни готовило будущее. Даже если через несколько лет всё испортится, у них останутся эти годы. Любовь составляет разницу между бытием и небытием.
— Да.
Через минуту Демельза продолжила:
— Дрейк очень... правильный. Сегодня, раз уж мы оказались в Бодмине, он отправился к матери Морвенны, чтобы попросить руки дочери. Я пыталась его отговорить, но без толку. Вот почему мы так поздно вернулись.
— И она согласилась?
— Не могу найти правильного слова, чтобы ее описать. Претенциозная?
— Похоже на то.
— Разумеется, поначалу всё было ужасно. «Моя милая Морвенна губит свою жизнь...» Но ради Дрейка мне тоже пришлось надуть щеки. Я заявила, что Дрейк, пусть одевается и говорит просто, но не обычный кузнец. Когда я сказала, что его зять — владелец шахты, член парламента и совладелец нового Банка Корнуолла в Труро, она переменила мнение.