Когда они вернулись в Нампару, дети как раз расходились по домам. Джеймс Блейми снял сюртук, нашел где-то тонкую пружинку и использовал покалеченную руку в качестве рогатки. Демельза и Верити с растрепанными волосами были совершенно измучены, Клоуэнс сосала леденец, вымазав лицо в липкой сладости, Джереми слишком перевозбудился, и Джейн Гимлетт укладывала его спать. Россу стало стыдно. Неужели он слишком стар, чтобы в этом участвовать? Блейми уже пятьдесят, это другое дело. Росс подошел к Демельзе.
— Ты выжила, любимая?
Она удивленно посмотрела на него.
— Разумеется, Росс. Всё было чудесно. Это часть нашей жизни — иметь детей и растить их.
— Я знаю, — ответил он, — но мне следовало помочь.
— Ты делаешь, что должен. И этого достаточно.
— Разве делаю? Не всегда. Не всегда.
Клоуэнс вцепилась в его ногу и ныла, чтобы Росс взял ее на руки. Он поднял ее, до сих пор толстушку, и вдруг ее измазанное леденцами личико с взлохмаченными волосами оказалось совсем рядом с его. Клоуэнс поцеловала Росса, оставив огромное пятно на его щеке.
— Папа, тебя здесь не было.
— Да, милая, я отлынивал. Возьму вас обоих на прогулку завтра.
— Куда, папа, куда?
— Не знаю. Куда-нибудь.
— Даже если будет дождь?
— Дождя не будет, если я так скажу.
— Ох, что за выдумки! — сказала Клоуэнс, широко открыв глаза.
— Это правда. Ты прямо как твоя мама, видишь меня насквозь.
— Росс, это тоже неправда, — отозвалась Демельза. — Ну, полуправда.
— Согласна, — сказала Верити. — Она смотрит сквозь твою темную часть и видит лучшую.
Перед отъездом Верити осталась с Россом наедине в библиотеке и сказала:
— Дорогой, мы чудесно провели время. Благодарю, что пригласили. Так приятно было снова увидеть вас обоих.
— И нам.
— Росс, тебе нравится твоя новая жизнь?
— Моя новая жизнь? А, ты про парламент... Точно не знаю. Меня устраивает пробыть там еще год или два. Если я решу, что это может принести пользу — стране или графству, то, наверное, я буду рад.
— А личная жизнь, с Демельзой?
Он встретился с Верити взглядом, а потом перевел его на книги.
— Почему ты спросила?
— Дорогой, по естественным причинам — потому что хочу знать.
— Ты думаешь, есть какие-то особые причины спрашивать?
— Нет, если ты мне о них не расскажешь. Но раньше мы часто делились друг с другом своими трудностями и бедами.
— И ты считаешь, что у меня есть трудности и беды? Демельза это сказала?
— Разумеется, нет. И никогда не скажет. Но я заметила... или мне так показалось, что есть некое... напряжение. Я думаю... — Она похлопала Росса по руке и передвинула на столе несколько книг. — Вот ты, к примеру, Росс. Ты стал более... более беспокойным, чем за многие годы. Как будто вернулась твоя прежняя необузданность. Как в те дни, когда ты еще не был женат на Демельзе.
Росс засмеялся.
— Может, дело в том, что леопарда не отмыть от пятен. Надень на него шелковый фрак и панталоны, и он будет вести себя так, как диктуют обстоятельства. Но подобное поведение не длится вечно. Время от времени его природа восстает против этого, и он жаждет загрызть овечку. Леопарды охотятся на овец? В общем, ты понимаешь, о чем я.
— Да... о да. Я понимаю. Если дело в этом, то я понимаю. Но как это относится к твоей жизни с Демельзой? Мне бы не пришло такое в голову, учитывая характер Демельзы.
— Ты копнула слишком глубоко.
— Возможно, только у меня есть на это право.
— Право?
Верити улыбнулась.
— Что ж, в таком случае, я единственная, кто осмеливается.
— Нам стоит чаще встречаться, Верити. Ужасно, что всего восемнадцать миль полностью нас разделили. Приезжай и привози юного Эндрю. Он чудесный мальчик.
— Искать совершенства, Росс... в реальности это опасно, нам начинает казаться недостаточным то, что не вполне совершенно. Время небесконечно. В этом году мне исполнилось сорок...
Росс поставил на место несколько книг. На новой полке эти старые книги казались совсем потрёпанными.
— Ты знаешь, когда я родился, Верити?
— Ты? Приблизительно. А сам-то ты знаешь?
— Нет, мне не удалось найти запись. Меня крестили в январе шестидесятого, но родился я в декабре 1759 или в январе 1760 — понятия не имею.
— Всегда считала, что я на полтора года старше.
— Ты по-прежнему выглядишь на двадцать четыре.
— Что ж, благодарю. Иногда, должна признаться, мне тоже так кажется, а иногда совсем наоборот. Но я наслаждаюсь каждой малостью. Когда мои мужчины в опасности...
— Дорогая, я понимаю, как это для тебя тяжело.
— Я говорю не о себе, Росс, а о тебе. Неспособность к компромиссу — черта многих Полдарков. Это погубило Фрэнсиса.
— И может погубить меня?
Верити опять улыбнулась.
— Ты же знаешь, что я не это хотела сказать. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
— Прекрасно знаю, — согласился Росс. — Но кое-что случилось, Верити. Да, я знаю, это мелочи, мелочи по сравнению с действительно важным, и лучше нам обоим это забыть, и многое и впрямь забывается. Но время от времени просто не удается сдержать свои чувства, и вдруг мысли и эмоции затапливают тебя, как... как штормовая волна. И так трудно, порой очень трудно контролировать эту волну.
В середине января Демельза получила письмо от Кэролайн.
Дорогая!
Я каждую неделю пишу моему другу доктору Энису и надеюсь, он передает мои теплые пожелания вам обоим. Не знаю, чего я достигла, перебравшись в Лондон и оказавшись в изоляции от большинства тех, кто мне не безразличен, но это своего рода способ забыть ту жизнь, которая связана с Сарой, хочу я того или нет. После трудностей брака с Серьезным человеком и жизни среди людей, заметных во всех смыслах, в легкомысленной жизни лондонского общества легко потерять представления о реальности. Я встаю в одиннадцать, завтракаю в полдень, гуляю и сплетничаю в домашнем платье или дезабилье до шести, потом обедаю, а затем готовлюсь провести вечер в театре или за картами. И кажется, будто жизнь почти бесконечна, но в ней так мало воздуха и совершенно нет глубины!